Я еще не знал, что меня туда гнало и зачем. Но этой заключенной во мне силе я мог только повиноваться. И еще я чувствовал, как ожил, задышал Коготь Фафнира.

Каждая пядь земли, каждый квадратный сантиметр асфальта был здесь пропитан магией. Старой, въевшейся в камень зданий, в дорожную пыль.

Красной громадой высился чуть справа Исторический музей. Я даже не знал, действует ли он ныне или в очередной раз сильно изменившейся историей многострадальной России превращен во что-нибудь вроде казино. Впрочем, нет времени выяснять. Я прошел мимо.

Булыжник Красной площади, помнивший и неспешный шаг царей, и сапоги революционных солдат, и гусеницы советских бронетанковых монстров, и ряды первомайских колонн, казался воплощением московской незыблемости. Этот город стоял и будет стоять, и ничто — ни дрязги обычных людей, ни даже вечная пикировка Дозоров — не в силах поколебать это спокойное величие.

Я вышел на площадь и огляделся. Чуть слева бурлил ГУМ. Справа высилась зубчатая стена Кремля; перед ней пирамидкой возносился Мавзолей. Уж не туда ли меня влечет?

Нет, не туда. Ну и хорошо. Как бы ни относились к бывшему вождю в России, грешно нарушать покой умерших. Причем умерших навсегда и бесповоротно — не был он Иным… и хорошо, что не был.

Я шел по площади, не ускоряя шага. Несколько аспидных членовозов вырвались с территории Кремля и канули в переулки. Безмолвно поздоровалось со мной Лобное место. Провели взглядами гражданин Минин и князь Пожарский. Дохнул расписными головами храм Василия Блаженного.

Сила. Сила. Сила…

Здесь ее было столько, что выложившийся Иной мог бы восстановиться в считанные мгновения.

Но никто и никогда ничего подобного не сделает. Потому что это чужая сила. Ничья. Непокорная и неподвластная. Сила минувших столетий. Сила низвергнутых царей и генсеков. Тронешь — развеет.

Я огляделся — в который раз.

И заметил его.

Инквизитора.

Инквизитора не спутаешь ни с кем — ни со Светлым, ни с Темным, ни тем более с обычным человеком.

Инквизитор смотрел на меня в упор, и непонятно, почему я заметил его только сейчас.

Он был один, совершенно один, вне всяких суетных силовых раскладов, альянсов и договоров. Он олицетворял Справедливость и Инквизицию. Он хранил Равновесие. Надо ли спрашивать, зачем он здесь?

Я подошел почти вплотную.

— Ты правильно сделал, что не ослушался, — сказал Инквизитор.

Я откуда-то знал: его звали Максимом. Он протянул руку и велел:

— Коготь.

В голосе его не было ни капли властности, ни тени нажима. Но я не сомневался, что этому голосу подчинился бы каждый, вплоть до шефа любого из Дозоров.

Я медленно, с нескрываемым сожалением полез за пазуху.

Коготь бурлил, перемалывая окрестную Силу. Едва он оказался в моей руке, меня захлестнула тугая волна; в каждую клеточку врывалась дареная Когтем мощь, весь мир, казалось, готов был рухнуть на колени и покориться. Мне. Обладателю Когтя Фафнира.

— Коготь, — повторил Инквизитор.

Он не добавил ничего вроде просьбы воздержаться от глупостей. Инквизиция выше бессмысленных советов.

Я все еще колебался. Разве возможно добровольно отдать средоточие такой неиссякаемой силы? Да такой артефакт — мечта любого Иного!

Я машинально отметил перераспределение энергии — неподалеку открылся Светлый портал. Конечно же, это был Гесер, шеф Ночного Дозора Москвы.

Инквизитор на появление неожиданного свидетеля не прореагировал. Никак. Словно не открывался никакой портал и из сумрака никто не выныривал.

— Коготь, — повторил Инквизитор в третий раз. В третий и в последний. Больше он не проронит ни слова. Я это знал.

А еще знал, что даже если рядом появятся все Темные Москвы — дергаться не стоит. Они мне не помогут. Наоборот, встанут на сторону Инквизитора. Интриги вокруг Когтя могли длиться, лишь пока на сцену не вышли хранители Договора собственной персоной.

Зажмурившись, я зачерпнул Силы, сколько смог в себе удержать, чуть не захлебнулся от напряжения и дрожащей рукой протянул футляр с артефактом Инквизитору. Одновременно я угадал смутное и с трудом сдерживаемое желание Гесера рвануться и завладеть Когтем. Но, естественно, шеф Ночного Дозора даже не шелохнулся. Опыт — это в первую очередь умение сдерживать мимолетные порывы.

Инквизитор взглянул на меня. Наверное, я должен был прочесть в его взгляде удовлетворение и одобрение: молодец, мол, Темный, не стал трепыхаться, послушался, умница.

Но ничего подобного я в глазах Инквизитора не увидел. Ни-че-го.

Гесер с неподдельным интересом взирал на нас.

Неторопливо упрятав футляр с Когтем во внутренний карман пиджака, Инквизитор, не прощаясь, канул в сумрак. Я сразу перестал его чувствовать. Сразу. У Инквизиции свои пути.

— Ха! — сказал Гесер, глядя куда-то в сторону. — Дурак ты, Темный.

Потом задержал взгляд на мне, вздохнул и добавил:

— Дурак. Но умный. И это замечательно.

И тоже ушел, на этот раз тихо, без портала. Его я еще некоторое время чувствовал в глубинных слоях сумрака.

А я остался на Красной площади, на пронизывающем ветру, один, без Когтя, к мощи которого успел привыкнуть, без теплой одежды, во все том же свитере, брюках и ботинках, и волосы мои ерошились, как у киношного героя в сольном эпизоде. Только зрителей, способных оценить удачный кадр, не было — Гесер и тот отбыл восвояси.

— Ты и впрямь дурак, Виталий Рогоза, — прошептал я. — Умный и послушный дурак. Впрочем, может быть, только поэтому ты до сих пор жив?

Но тот, кто внутри меня, неожиданно шевельнулся и успокоил: все идет как надо. Ты поступил правильно, избавившись от Когтя Фафнира. Меня захлестнула такая блаженная и такая непоколебимая уверенность в собственной правоте, что даже ветер перестал казаться холодным и пронизывающим.

Все отлично. Все правильно. Детям негоже играть с атомными бомбами.

Я передернул плечами, развернулся и зашагал в сторону Тверской.

Лишь сделав несколько шагов, я обнаружил всю верхушку Дневного Дозора почти в полном составе (не хватало только мага Коли и, естественно, шефа) плюс десятка полтора исполнителей среднего ранга, включая ведьмочек Анны Тихоновны, братьев-вампиров и грузного оборотня. Вся эта компания таращилась на меня, словно зеваки на сбежавшего из зверинца пингвина.

— Привет, — сказал я неожиданно весело. — А чего это вы здесь делаете, а?

«Опять меня несет, — тоскливо подумал я. — О-хо-хо…»

— Скажи, Виталий, — странно сдавленным голосом спросил Эдгар, — зачем ты это сделал?

Он на секунду отвлекся — отвадил не в меру бдительного милиционера, который наладился было в сторону подозрительной на его взгляд компании. И снова взглянул на меня:

— Зачем?

— А Темным разве нужна бессмысленная стычка? Нужны бесполезные жертвы? — вопросом на вопрос ответил я. Будто заправский одессит.

— По-моему, он врет, — агрессивно сказала Анна Тихоновна. — Может, прощупать его?

Эдгар мрачно поморщился. Мол, прощупаешь его…

Меня уже побаиваются в Дневном Дозоре! Ух ты!

— Анна Тихоновна, — проникновенно обратился я к старой ведьме. — Коготь Фафнира — это невероятно сильный дестабилизирующий элемент. Это нарушитель равновесия номер раз. Останься он в Москве — неизбежно сущее побоище. Инквизиция приняла меры, дабы это побоище предотвратить. Я, как законопослушный Иной, подчинился вердикту Инквизиции и вернул Коготь. Это все, что я могу сказать.

О силе, которая поселилась во мне после контакта с Когтем, я покамест умолчал. До срока.

— Неужели вы поступили бы иначе? — добавил я, прекрасно понимая, что возражений не последует. Всем им хотелось прикоснуться к артефакту… потянуть из него сил… И все они боялись последствий такого поступка.

— Может быть, вернемся в офис? — проворчал маг Юра. — Торчим на ветру, как три тополя на Плющихе…

В словах его имелся здравый смысл — меня снова начинало знобить, а тратить попусту запасенную силу — глупо и недопустимо.